Форум » "Малфой-мэнор" » «Perdoname», перевод, автор - elynrae, Люпин/Блэк, PG, ангст » Ответить
«Perdoname», перевод, автор - elynrae, Люпин/Блэк, PG, ангст
Элара: Название: Perdoname Автор: elynrae Перевод: Elara Бета: Рене Жанр: ангст Пейринг: Люпин/Блэк Рейтинг: PG Саммари: Жизнь продолжается. Дисклеймер: на вселенную Джоан Роулинг не претендую. Примечание переводчика: в фике использованы строчки из стихотворения Пабло Неруды, перевода которого на русский мне найти не удалось, так что пришлось выкручиваться самоcтоятельно по мере сил. Фик переведен для Люциуса Малфоя и Phantom’а на Secret Santa Challenge.
Ответов - 3
Элара: [прости меня] Гарри. Гарри. Ты слышишь меня? Гарри? (пауза) Гарри, прости меня, ладно? Ну не мог я просто сидеть и ждать, пока они вернутся и скажут, что с тобой все в порядке. Я должен был быть там. Должен был сам помочь тебе. Да и потом, я не думал, что старушка Белла окажется такой меткой. Раньше она никогда не отличалась особой быстротой реакции; в школе я неизменно превосходил ее в этом, когда слизеринцы начинали сыпать в нас проклятьями в коридорах. Она у меня обзаводилась дополнительным носом, прежде чем успевала понять, что ее собственное заклинание не нашло цели, и потом мы все над ней просто ухохатывались. А Снейп! Что мы только с ним не делали, прежде чем он вспоминал подходящее контрзаклятье! Наверное, тебе все это не очень интересно слушать, да? (вздох) У меня это не слишком-то хорошо выходит, Гарри. Шутки мне всегда удавались лучше серьезных разговоров, ты ведь знаешь. Я просто думал, у меня еще будет шанс попрощаться, прежде чем со мной что-то случится, или, по крайней мере, я смогу написать тебе письмо, и в нем все объяснить. Рассказать тебе еще немного о твоих родителях, посвятить в кое-какие из наших школьные тайн. Я не… Я не думал, что все так обернется. [если жизнь твоя оборвется] Прошло несколько ночей, прежде чем кто-то из них смог зайти в комнату Сириуса. Ремус должен был войти туда первым, это понимали все. Он чуть приоткрыл дверь и проскользнул внутрь, не дав им заглянуть туда, но можно было услышать, как он тихо разговаривает с Финием, расположившимся там, чтобы присматривать за комнатой на случай, если Сириус вернется. Когда Ремус вышел, в одной руке он держал книгу, второй тер глаза. Никто не спросил его ни об этой книге, ни о разговоре, но на следующий день Молли взялась за дело и начала «приводить все в порядок», как она это называла. Управившись с этим, она собрала полную коробку вещей Сириуса, которую отнесла в комнату Гарри, оставив ее у изножья кровати. Гарри даже не заглянул в нее, и теперь она стоит в прихожей среди прочих. Коридор там просто загроможден коробками; все тщательно прибранные и вылизанные до блеска комнаты теперь пустуют, а те вещи, которые были сюда привезены, теперь ждут переезда, который случится, как только будет найдено более подходящее помещение для штаба Ордена чем то, что формально теперь принадлежит Малфоям. На коробки падает квадрат лунного света, очерченный расположенным у двери окном, он освещает следы зубов на той из них, что охраняется самыми сильными чарами, это коробка, наполненная свитками пергамента с важной информацией – имена шпионов, подробные описания защитных заклинаний Дамбльдора, словом, всеми теми вещами, которые не следовало бы хранить в одном месте, но никто не может найти им лучшего применения. Гермиона говорит, что следы зубов оставили мыши или крысы, но все остальные знают, что это Кричер, сбросивший с себя последнюю личину верности, жадно вгрызался во все, чем мог бы порадовать своих новых хозяев. Похоже, то, что все вещи упакованы, не играет большой роли, потому что его присутствие по-прежнему ощущается здесь. Гарри сбегает вниз по лестнице, ожидая увидеть Сириуса сидящим в кухне. Если Молли находит пятна, оставленные пальцами на толстом слое пыли, который до сих пор покрывает некоторые полки, она сразу думает про Сириуса, как он водил длинными пальцами по мебели, знакомой ему с самого детства. Если Ремус засыпает рядом с… но нет, никто не напоминает ему о его сонных ласках, и о том, что он бормочет в полудреме, уткнувшись в простыни, когда думает, что рядом с ним лежит Сириус. [если ты, моя возлюбленная, сердце мое] Все делают вид, будто не замечают, что Ремус переживает все гораздо глубже, чем этого можно было бы ожидать от старого школьного друга. Да и сам он тоже пытается обманывать себя, думая, что не так уж сильно и расстроен, что был готов к чему-то подобному, потому что война и всегда нужно быть готовым. Он доказывает себе, что с Джеймсом и Лили все было по-другому; конечно же, он знал, что им угрожает опасность, но не ожидал, что с ними действительно может случиться что-то плохое. Все они тогда были такими юными, и верили, что будут жить вечно. А Сириус, хоть и не поумнел особенно с тех пор, но все-таки был старше, провел тринадцать лет в Азкабане. Он отлично знал, каково это, сражаться против Вольдеморта. Знал, чем это может грозить. Знал и все равно совершил эту неописуемую глупость – позволил себя убить. Они как-то говорили о том, что будет, если один из них погибнет, но говорили об этом только в связи с Гарри, потому что так было безопаснее. Уизли позаботятся о нем; да, может быть, ему никогда не суждено будет услышать рассказы о том, какими были его родители, из уст их друзей, но, по крайней мере, он будет в надежных руках. А говорить о том, что станет с тем из них, кто останется жив, они не хотели; от этого такая возможность стала бы слишком реальной. Ремус всегда считал, что он не так уж и нуждается в Сириусе в качестве любовника. Он настолько свыкся с мыслью, что другие люди неизменно будут сторониться его, что думал, будто научился обходиться без любви. И, возможно, по его мнению, до сих пор не утратил эту способность. Но как же ему тяжело бывает просыпаться по утрам, когда сон, в котором Сириус с улыбкой склоняется над ним, собираясь поцеловать, заканчивается, и ничего не остается, кроме как смириться с пустотой комнаты. Тень Сириуса словно все еще живет в голых стенах и скрипе половиц, и в темноте ночи Ремус может поклясться, что Сириус стоит прямо за занавеской, или наклонился, чтобы заглянуть под стол, или что ему слышны его шаги, приближающиеся к кровати. Ему пришлось купить новые подушки на прошлой неделе, потому что все старые были в мокрых пятнах от его слез. Он нехотя отсчитал галеоны и отнес новые подушки к себе в комнату, но старые выкинуть так и не смог; они все еще хранили запах волос Сириуса. Теперь эти купленные им подушки так и лежат в углу, даже нераспакованные. [если ты умрешь] Волосы у Тонкс длинные и черные с утра того самого дня, когда состоялась поминальная служба в честь Сириуса. Она говорит, что их обычные яркие цвета кажутся неуместными, когда все еще в трауре. Такая прическа ей не идет; из-за нее она выглядит такой худой и бледной, словно неделями не выходила на улицу, не ела, не следила за собой. Но так можно сказать о них о всех. Гриммаулд-плейс стал домом, полным призраков – бледных людей, которые молча проходят друг мимо друга на лестнице, а когда разговаривают, то только приглушенными голосами, будто бы у них нет никакого права здесь задерживаться. Угощения к чаю, оставшиеся с поминальной службы, до сих пор лежат в одном из кухонных буфетов. Их зачаровали так, чтобы они не черствели, но Молли говорит, что выкинет все, как только у нее дойдут руки. - Я ждала, что мальчишки все это быстро прикончат, - говорит она уже без всякой на то надежды. – Мне казалось, у них всегда был такой хороший аппетит. Когда Сириус был здесь, он всегда уплетал за двоих, и я, не подумав, наготовила столько, чтобы и на него хватило. Никто не винит ее, но вид аккуратно посыпанных сахарной пудрой кексов и слегка помятых сэндвичей вызывает тошноту, и в один прекрасный день она открывает буфет и обнаруживает, что там ничего нет. Никто так и не признается в том, что это он от них избавился. [вся листва опадет мне на грудь] Милый Сириус, Я знаю, это глупо. Я знаю, что ты не сможешь это прочитать, и что тебя, наверное, все это уже не волнует, но вот что я хотел тебе сказать: Не думаю, что правда знал, как это, по-настоящему любить кого-то, до твоего появления. То есть, конечно, у меня была Гермиона, и был Рон, и теперь я думаю, что люблю их, да. Но ты был – ты был моей первой настоящей семьей, первым, кто рассказал мне про моих маму с папой. Хагрид подарил мне тот фотоальбом, и это было очень мило, но ты был их другом. Ты рассказывал мне о них в своих письмах и вообще, и мне казалось, что с каждым разом я узнаю их чуть лучше. Хотя, когда я узнал кое-что про Снейпа, я понял, что все было не так, как ты рассказывал. Ты заставил меня поверить, что вы были самыми лучшими, но, на самом деле, вы над ним издевались, разве не так? Снейп мне не нравится, не думаю, что он вообще хоть кому-то может нравиться, но, по-моему, даже он такого не заслужил. Меня очень зацепило, что вы все оказались способны так поступить. Ты представлялся мне идеальным, человеком без недостатков, а это было не так, совсем не так. Но я все равно любил тебя, даже зная, что ты был немного задиристым и тщеславным. И от этого еще больнее, потому что тебя нет здесь, и я не могу тебе это сказать. Не то, чтобы я верил, что ты будешь рядом всегда – Гермиона так думает про своих родителей, и Рон тоже так думал раньше, до того, как его папа оказался в больнице Св.Мунго, но я всегда знал, что с тобой такого не будет. Просто я наделся, что ты пробудешь рядом со мной еще чуть дольше, и еще, и что рано или поздно я смогу рассказать тебе про это. В школе – в той, где мы учились с Дадли, не в Хогвартсе – я всегда терпеть не мог, когда нас заставляли читать разные книжки, а потом обсуждать, что хотел сказать в них автор. Учительница, бывало, спрашивала нас о временах года, о том, что они значат в книгах, и я всегда считал это ужасно глупым, ведь это всего лишь книги. Но сейчас наступила осень, листья на деревьях становятся желтыми и красными, и я вспомнил, как она говорила когда-то: «Осень – это конец одной эпохи. Начало смерти и разрушения. Осень символизирует перемены». Никогда я не думал, что в чем-то с ней соглашусь, но, по-моему, здесь она была права. Гарри. [и в душе моей день и ночь будет идти дождь] Сейчас ночь. Дождь барабанит по лондонским окнам, ветер срывает листья с деревьев. Утром улицы будут покрыты ковром мокрой бурой листвы, он будет лежать на тротуарах, сминаемый ногами прохожих, шинами велосипедов, колесами детских колясок – сминаемый людьми, которые живут себе дальше, как ни в чем не бывало, хотя Сириуса больше нет, потому что они его никогда не знали, и для них не имеет никакого значения, жив он или нет. Где-то, в каком-то надежном убежище, которое магглам никогда не обнаружить, и которое даже волшебникам найти не так уж просто, Питер Петтигрю шмыгает носом и утирает его рукавом, как делал, будучи ребенком, до того, как мама убедила его в необходимости всегда носить с собой носовой платок. В одной из комнат этажом выше Беллатрикс Лестранг спит беспробудным в кои-то веки сном. Раньше она хохотала во сне, хохотала до крика, но теперь только улыбается. Это жуткая улыбка – Питер думает о ней, как о воплощении зла. Он догадывается, что Гарри и его самого теперь, должно быть, считает злом, но для него зло всегда ассоциировалось с чем-то бесчеловечным, таким, как Вольдеморт, или Беллатрикс, или Люциус. А Питер обычный человек, даже несмотря на серебряную руку. Всего лишь слабый, глупый, маленький человечек, почти все старые друзья которого были убиты. И не важно, что он тоже несет ответственность за их смерти; он оплакивает их все равно. [и ноги захотят увести меня туда, где спишь ты] Как-то на пасхальных каникулах Гарри с Ремусом гуляют в Дартмутском парке, и Ремус как никогда чувствует вес прожитых им лет, когда замечает, что Гарри стал почти с него ростом. Они идут рядом, глядя на распускающиеся на деревьях почки, на детей, гуляющих с родителями, на облака в небе, стремительно гонимые ветром. - Раньше он приходил сюда днем. Он мне признался. – Гарри трется кончиком носа о свой школьный шарф и засовывает руки поглубже в карманы. – Он... он превращался в собаку и бежал сюда. Каждый прохожий думал, что он принадлежит кому-то другому, и он не подпускал никого достаточно близко, чтобы они могли заметить отсутствие ошейника. Он сказал, чтобы я никому не говорил, что это будет нашим секретом. Ремус чувствует укол обиды – ему Сириус об этом не рассказывал, а Гарри признался. Он прочищает горло. - Не думаю, что мы позволили бы ему продолжать в том же духе, если бы нам стало об это известно. Он знал, что мы хотим, чтобы он был в безопасности, он знал… Он умолкает, прежде чем голос сорвется и выдаст его гнев на безрассудное поведение Сириуса. Теперь, конечно, это уже не имеет значения, но все равно у него по-прежнему руки сжимаются в кулаки при одной мысли о том, с какой легкостью Сириуса могли схватить. - Он тоже так сказал. Но ему хотелось хоть какой-то свободы. Он говорил, что когда он оставался взаперти с портретом своей матери и с Кричером, где все постоянно опекали его и нагружали работой по дому, он чувствовал себя так, словно вернулся в Хогвартс. – Ремус кивает и ускоряет шаг. – Ты злишься? – Гарри смотрит на него с беспокойством. - Нет. Не на тебя, - вздыхает Ремус. - На Сириуса? Я тоже. – Гарри поправляет свои очки. – Я разговаривал об этом с Дамбльдором. Ну, вернее будет сказать, орал на него, пока хватало сил. Думаю, если бы Сириус вернулся, я бы тоже на него наорал, как следует. Ремус не то чтобы улыбается, но замедляет шаг. – Я бы тоже. – Гарри бросает на него быстрый взгляд. – Знаю, я, наверное, не похож на человека, который любит покричать, Гарри, но больше я никак не мог заставить Сириуса слушать меня, когда я злился. Если я пытался приводить разумные доводы, он только смеялся. Он очень часто смеялся до того, как.. раньше. Гарри кивает. – Я помню. – Они идут молча, проходят вдоль кладбища, огибая надгробные плиты и студентов, с благоговейным трепетом столпившихся вокруг одной из могил. Где-то позади, в парке, лает собака, и Ремусу приходится одернуть себя, чтобы не обернуться и не крикнуть Сириусу, чтобы он возвращался к ним. [но я буду жить дальше] Сложно сказать, когда именно жизнь снова начала входить в свою колею, даже несмотря на то, что Сириуса больше не было с ними. Гермиона говорит, это случилось, когда штаб Ордена переехал из Гриммаулд-плейс в новое помещение. Рон придерживается того мнения, что поворотным моментом стало то, что Тонкс сменила цвет своих волос на каштановый, и потом с каждым днем делала их все светлее, пока они не стали почти белыми. Гарри думает, это связано с тем, что Сириус перестал быть им так важен, что боль от его потери притупилась. Для Ремуса это случилось, когда он поменял подушки, и в комнате перестал витать запах Сириуса. Перья из старых он вытряхнул в окно, и некоторое время стоял, глядя, как они летят, подхваченные легким ветерком. Может быть, он плакал, но никто не мог увидеть его слез, кроме Финия, который больше ни с кем не разговаривает, только с одним Ремусом. Солнце встает каждое утро, и каждый вечер заходит за горизонт. Жизнь должна продолжаться. * perdoname si tu no vives si tu, querida, amor mio si tu te has muerto todas las hojas caeran en mi pecho llovera sobre mi alma noche y dia mis pies querran marchar hacia donde tu duermes pero seguire vivo --Pablo Neruda
Люциус Малфой: Мне очень понравилось. Я написал уже отзыв на КФ, повторю только, что ощущение пронзительности, и опустошенности после горя настолько реалистичны, что вздрагиваешь, если сам пережил такое.А еще нюансы, и очень выдержанный перевод. Спасибо вам за подарок, он очень ценный.
Нюшка: Невероятно грустный фик. И в то же время – очень светлый. Жизнь после того, как… Жизнь должна продолжаться – да. Спасибо за перевод этой истории.
полная версия страницы