Форум » "Старый Замок" » "Галопом страстей" Ориджинал. Юри. Мистика и почти что ужасы » Ответить
"Галопом страстей" Ориджинал. Юри. Мистика и почти что ужасы
Jasherk: Это рассказ из серии: "Священные монстры". Не важно, как глубоко ты прячешь свою тайну, свой грех, нам не дано знать в какой форме мы встретим собственную страсть во плоти. И чего это будет стоить.
Ответов - 10
Jasherk: ГАЛОПОМ СТРАСТЕЙ Правительственные машины возникли будто из ниоткуда, и в богатстве теплого августовского вечера неподвижно застывшие с прямыми спинами мотоциклисты сопровождения казались пластиковыми манекенами. Пришлось уступать дорогу и съезжать в овраг. Бельчик занервничал при звуке сирен. Прижал уши, сверкая белками, намекая, что ему не проблема и вскинуться на дыбы. Невозмутимый Фаренгейт, наоборот, счастливо игнорировал большие черные машины, и мотоциклистов в их обалденных блестящих костюмах, и сирены, и Бельчика, и это теплое лето, и меня в том числе. Такой уж характер был у Фарночки. Как у мерена. - Аиии-е... - вскрикнула рядом Лерка. Бельчик все-таки показал натуру. Уже не угрожал, уже и правда откалывал номера. Запаниковавшая Лерка отчаянно рвала его за поводья, как обычно, делая только хуже. Бельчик никому не любил уступать дорогу. Был агрессивно дерзок и капризен, и совершенно ничего не боялся. - Бельчик, стой, тварь! - на хребте у апатичного Фарночки кто угодно может показать любые чудеса джигитовки, а поймать за недоуздок Бельчика и вовсе не трудно. - А ну назад, говорю! В силу никому не известных трудностей детства, а может и просто скабрезного характера, Бельчик почему-то лучше всего понимал именно такое обращение. И признавал только тяжелую руку. Может быть, именно поэтому Лерке с ним так всегда и не везло. Он не просто не признавал ее, как седока, он ей целенаправленно вредил. Ремень в руке отчаянно дернулся: Бельчик проверял, насколько крепко я его держу. Но меня он знал, так что просто обжег яростным гневным взглядом, матерно фыркнул и смирился. Фаренгейт топтался на месте, тянул голову к ближайшим кустам, похоже, собираясь похрупать листьев. - Ох, спасибо, Рит, - Лерка припала Бельчику на шею, тяжело дыша, будто это не он, а она сейчас со всей дури набрыкала ногами. Ее толстая черная коса до половины расплелась, волнистые хвостики разметались по спине, соскальзывая с боков. - Не за что, - буркнула я, провожая взглядом черные машины. - По спокойней ты с ним. Покажи хоть разок, что ты сильнее. - А... ну... попробую как-нибудь, - смутно пообещала Лерка, утирая лицо, и мы направили лошадей обратно на обочину загородной правительственной трассы. В конце концов, это же не наша вина, что конеферма расположена как раз на полдороги от роскошных президентских дач. - Нет, Ритик, правда, здорово ты с ним управляешься, - Лера видимо уже избавилась от шока и снова щебетала во всю. Темные глаза весело стреляли на меня из-под густых ресниц. Она была удивительно привлекательной, наша Лерка, даже несмотря на то, что ее внешность не вполне укладывалась в суровые эталоны красоты. - Это чудище из всех только тебя и терпит. И почему ты сама никогда на Бельке не ездишь? "Чудище" послушно шагало себе вперед, и даже головой не вертело - только движения острых ушей выдавали, что к разговору он все-таки прислушивается. Я протянула руку и потрепала Бельчика по крутой шее. Произведение искусства, а не зверь. Буденовец, трехлетка. В холке мне выше головы - Лерку приходилось в седло подсаживать. В закатном свете шерстка на крупе отливает бронзой. На задней левой ноге - носочек. Бельчик сделал вид, что не заметил ласки. Упрямо смотрел только вперед, обижался. И, правда, почему я на нем не езжу? - Не знаю, Лер, - рука сама потянулась погладить теперь и Фаренгейта, пусть не чувствует себя обделенным. Хотя ему-то уж, кажется, точно все равно. - Помнишь, когда его объезжали, меня Георгич к нему подпускать не захотел. Вот с тех пор, наверное, и осталось... - Так Георгич уже год, как на пенсии. А может быть, и умер уже. Он ведь так болел страшно, - Лерка покачала головой, и обросшие пряди покачнулись у висков, отбрасывая на скулу четкие росчерки теней. - Он и когда к Бельчику тебя не подпустил, уже совсем сумасшедший был. - Не знаю, - снова повторила я, стараясь не встречаться с ней взглядом. - Хоть он и странный был человек, как наездника я его очень уважаю. Может, и была у него причина так сказать. Мне что: не надо, так не надо. Я и не буду. - А все же зря, наверно, - Лерка похоже успокаиваться не собиралась. - Неужели никогда самой не хотелось? - Нет, - уже слегка угрожающе отрезала я и мрачно посмотрела в ее чистое по-детски округлое личико. Лерка поняла и понурилась. Жаль, конечно, но иначе бы она не замолкла и пилила эту тему до самой фермы.
Jasherk: Размеренно цокали копыта. Где-то в кронах аллей тянущихся вдоль дороги деревьев исходила восторгом какая-то невидимая нам птаха. Сгущался вечер, и мы ехали сквозь золото и янтарь садящегося солнца, и лошади топтали кружевные очертания крон на асфальте. Вдалеке, у самого горизонта, темнели леса, дорога стремилась в бесконечность, и, казалось, что никого кроме нас четверых не было в мире. - А ты уже успела познакомиться с новым тренером? - внезапно нарушил всю идиллию совершенно неуместный для меня вопрос Лерки. - Нет, - как можно короче ответила я. - Сегодня познакомлюсь. - Сегодня ты его не увидишь. Сегодня он ведет Ларису в кино. На "Очарованных и страдающих" с Лили Флебер, - Лерка так мечтательно и томно вздохнула, что Бельчик начал раздраженно прядать ушами. - Хотела бы я оказаться на ее месте. - В Голливуде? Не глупи, Лерка. - Нет, я про Лариску, - Лера небрежно отмахнулась от меня тонкой точеной кистью. - А что такой ценный фильм? - хмыкнула я. - По названию похоже, что полная туфта. Но если тебе так хочется, я могу с тобой сходить. Скажем, в пятницу. - Нет, Рит, - Лера нахмурилась, отчего ее милое лицо стало только еще более детским и капризным... и еще более милым. - Не в фильме дело. - Не понимаю. - Ты, Рит, какая-то тупая. Я же тебе про что - про Романа - нашего нового тренера - рассказываю, а ты в упор ничего понимать не хочешь. Не люблю, когда со мной так разговаривают, но вечер был слишком хорош, чтобы срываться и ссориться с Лерой. Особенно, когда она так забавно морщит свой маленький курносый носик и улыбается. - Он что, тебе что ли нравится? - хмуро предположила я. - Конечно, - Лерка счастливо всплеснула руками, заставляя Бельчика возмущенно фыркнуть и повести-таки одним карим глазом назад. - Ты, Рита, его просто не видела. Иначе бы даже так не говорила. Он просто не может не нравиться. Это же настоящий секс-символ. Такого можно за всю жизнь и не встретить даже. Он, как из кино. И у него такой подбородок! А еще - у него есть бицепсы. Он вчера нам с девчонками показывал, жаль, тебя не было. Ты такое пропустила. - Лерка закатила глаза к небу, мечтательная и довольная. - Интересно, как это я буду жить без такого зрелища, - мрачно пробормотала я, глядя строго Фарночке между ушей. - Лариска вчера позвала его пить пиво, так, ты представляешь, он сказал, что пиво для плебеев, а ее он поведет пить "Мартини". Круто, да? Это тебе не Петька Затычка. Ох, как я Лариске завидую! И чего я никогда сама напроситься не могу? Я хотела рявкнуть на нее еще разок, но передумала, все же надеясь, что Лера, наконец, заметит, что я игнорирую тему и замолкнет. Долго ли коротко ли, но это сработало. И, что самое удивительное, у нее даже не ухудшилось настроение. Перестав болтать и подождав немного моей реакции, она только снова томно вздохнула и произнесла: "Роман", с таким придыханием, с каким героиням мыльных сериалов свойственно восклицать: "О, Рикардо" или "Ах, Родриго". Бельчик громко и выразительно фыркнул, сказав этим все, что я не сказала. Я никогда не сказала бы Лерке. Впрочем, даже Бельчик не все мог сказать ей за меня. * * *
Jasherk: Моя жизнь перестала складываться удачно с того самого дня, когда на вопрос глуховатой бабушки, поинтересовавшейся у мрачного реберка: "И откуда у нас такая красавица?", я угрюмо пробормотала: "Из ада", получив в ответ по-прежнему неизменно дружелюбное: "И из чьего же ты зада?". Вот в этом самом заду я с тех пор себя и ощущала. Именно там... А свалившись в конце августа с пневмонией, ощущала себя там вдвойне отчетливо. - Клав, сделай потише свой чертов телевизор! Голос звучал сорвано и хрипло, как у злобной старухи, и напевающая в ванной кабинке Клавка, похоже, меня и не услышала. По телеку прыгали певички-однодневки, которых хотелось многократно убить за каждую банальную ноту и каждое банальное словечко их песен. Вставать самой, чтобы вырубить телевизор, совершенно не было сил, и я принялась разглядывать возвышавшийся над моей кроватью большой шкаф. Шкаф был такой помятый и старый, что в объекты для ненависти не попадал в силу своего пенсионного возраста и порядочной побитости жизнью. Смотреть на него, изучая трещины в дверцах и выскребленные гвоздем надписи, было куда спокойнее, чем в молчании ненавидеть вопящий телевизор. Высоко на шкафу, под самым потолком вагончика, служившего нам с Клавкой домом, лежала застиранная до позорной желтизны вышитая салфетка, и ее кончик бесстыже свешивался со шкафа. Очередное "ля" экранных девиц заставило меня сморщится от все нарастающей головной боли. Хотелось чем-нибудь швырнуть в гребанный телевизор, но наш двухцветный зелено-красный "Рубин" реально мог этого не пережить. - Клав, - еще раз попробовала докричаться я и зашлась сухим кашлем. Ненавижу свои чертовы болезни. Ненавижу. - Рит, ты звала? - Клавка явилась из ванной уже в полном вооружении. Волосы начесанные сантиметров на пять, маечка с Мадонной, ярко-алая миниюбка и мощнейший "боевой" макияж. - "Сделай потише", - хотела сказать я, но новый приступ отчаянного кашля заставил забыть про все на свете. - Ох, Риточка, солнышко ты мое, - Клавка сбегала в наш кухонный закуток, принесла мне теплой воды (ненавижу теплую воду!) и встала рядом, печально качая налаченным одуванчиком травленных волос. - Ну, на кого тебя такую оставить? - Клава, телевизор, - не вполне разборчиво пробормотала я, вращая глазами в сторону "Рубина". После того, как мне пришлось сесть, чтобы попить, голова совсем раскалывалась от боли. - А, может, все-таки пойдешь со мной на дискотеку? - предложила Клавка. - Какую на фиг мне сейчас дискотеку? - из последних сил сатанулась я. - Я даже на конеферму не могу пойти, а ты... какие-то танцульки дурацкие. - Да ну тебя с твоими конями. На дискухе такие мальчики в прошлый раз были - просто конфетки, - Клавка томно прогнулась. - Хватит тебе уже в коняшек играться, Ритка. Пошли. Молодость она ведь не бесконечна. - Мне сейчас все равно, - бессильно откидываясь обратно на кровать, прохрипела я. Клавка только плечами пожала и удалилась к своей кровати за "драгоценностями". Долетевший оттуда оклик больно ударил меня по голове. - Рит, слуш. У нас скоро местечко плиточницы освободится. Может, пойдешь ко мне? - Клав, ну ты чего говоришь-то? - вяло прохрипела я. - Ну какая из меня плиточница? - Ну, знаешь ли, - Клавка взделась сверкая бижутерией. - Маляр из тебя тоже, честно скажем, достаточно фиговый. - Может быть, - никакого желания спорить у меня сейчас не было. - В бригаде пока не жалуются. Клава резко обернулась, зло выгнув пунцовый рот. - Смотри, Ритка, вылетишь ты из бригады с этой твоей пневмонией. Потом ко мне не просись. - Да надо мне, - усмешка в голосе больше походила на стон. - Я конюхом пойду. - Дура ты, - уже смягчаясь прощально фыркнула Клава. Процокали по линолеуму каучуковые платформы, а потом меня на миг приятно обдало сквозняком. - Клав, телек-то выруби! Грохот хлопнувшей двери, пришедшийся где-то на половине фразы, резонансом поднял 9-й вал головной боли. Чертовый жестяные листы на двери!
Jasherk: Я откинулась на кровати и навернула одеяло на голову. Жар то накатывал мощными волнами, то отступал, отдавая меня ознобу. И все же где-то через полчаса страданий и судорог мне каким-то чудом удалось задремать. Вырвал меня из сна настойчивый и пронзительный телефонный звонок. Точнехонько вместе с ним ударила и головная боль. Моргая глазами и придушенно ругаясь, я выскреблась из-под мокрого от пота одеяла и нащупала на прикроватном столике трубку аппарата. - Ритик, ты как? - долетел с другого конца провода голос Лерки. - Дышу, - голова дико кружилась, но я почувствовала, что невольно улыбаюсь. Ее голос трепетал передо мной, как ярко-оранжевая бабочка в полутьме еле освещенной мерцающим из дальнего угла телевизором комнаты. - Бедный Ритик, - голос Лерки звучал так далеко, что казался не очень искренним, но мне было все равно. Я так рада была, что она позвонила, что даже сразу почувствовала себя лучше. - Ритик, ну ты точно сегодня никак не сможешь приехать? - спрашивал Лерка. - Нет, совсем никак. У меня температура под 40?, Лер, - будто оправдываясь за то, что не смогу прийти, пожаловалась я. - И башка болит. И кашель. Горло просто горит. - А ты лекарства пьешь? - спросила далекая Лера. - Глотаю, - я снова улыбалась. - Молодец, выздоравливай там, - подбодрил меня ее голос. И казалось, только слушая ее, я могу видеть эти прекрасные темные глаза, сияющие от смеха, лицо в обрамлении темных летящих прядей, ее плечи и бесстрашно раскинутые руки, грациозный изгиб спины... - Лера... - Да, голос у тебя слабый, - авторитетным тоном заключила она и снова спросила. - Значит, ты точно никак не сможешь приехать? - Я бы с радостью, Лер, но это не от меня зависит, - понурилась я. - Извини. - Ничего. Все в порядке, - огненная бабочка на другом конце линии трепетала все реже, все дальше. - Я тогда сегодня поеду с Романом. - Она смущенно хихикнула. - А ты выздоравливай. Пока. Трубка уже во всю исходила длинными частыми гудками, а это безразлично-будничное, так легко брошенное "Пока" все еще звенело у меня в ушах. Остановившимся взглядом я смотрела сквозь шкаф, сквозь стену, сквозь все... Даже головная боль больше не имела значения. Лера... Лерочка... Лера. Значит, ты... А я... Я же… Лера... Боль собралась комком где-то под ребрами, не желая выходить кашлем. Острая, жгущая, нестерпимая боль, от которой хотелось кричать, но что кричать непонятно. Лера. Огненный ком в груди все рос и рос, заставляя комнату мутиться у меня перед глазами, не давая дышать... Лера. Маленькая ты дрянь! Как же мучительно прекрасно было наконец-то выдохнуть эту боль. Дрянь! Дрянь! Можно подумать, я не знаю. Можно подумать, я не помню, сколько таких "Романов" у тебя было. Сучка. Проститутка малолетняя. Сволочь. Физически ощущая, как поднимается волна бешенства, я в ярости швырнула трубкой и сшибла телефон со стола. Как ты могла, Лерка? Новая волна кашля ударила меня, заставляя согнуться по полам, как только я спустила ноги с кровати, чтобы поднять телефон. Кашель рвал мне горло на части, я едва успела опереться на кровать, чтобы не рухнуть, а хотя бы сесть на пол. В далеком телевизоре пестрыми пятнами скакали певички, выкрикивая дикие слова своих диких песенок. Ненавидя их, ненавидя гудящий мерзкими гудками телефон, ненавидя сучку и предательницу Лерку, я перхала кашлем на полу, готовая разрыдаться от горечи и боли. Лерка! Я вцепилась рукой в раму кровати, заставляя себя подняться. Лерка! Дрянь! Рывком кувырнулась на кровать. Грудь горела огнем, а в горло будто толченого стекла насыпали. Лера. Сволочь, ты, сволочь! Как же ты можешь так поступать... со мной? Лерочка! Словно по сигналу кашель сменился головной болью, мир таял и плыл прочь, образую длинную черную трубу и оставляя меня на дне. Где-то на другом конце, снаружи этого колодца, гудела телефонная трубка и верещал телевизор. Лера, я же... Мне было холодно, как будто я замерзала, дрожь била все тело, заставляя содрогаться не в ритм со снова накатившей волной кашля. Щекой и плечом я чувствовала, как пододеяльник подо мной пропитался потом. Сука.
Jasherk: Боль. Кашель. Жар. Озноб. Изодранное горло и разрывающаяся грудь. Ненавижу тебя! Телевизор исходил вакханальным ритмом, и где-то на краю сознания, я уловила, что за певичками и дергающимся кардебалетом вижу бешено несущегося Бельчика. Голова раскалывалась. Сердце гулко бухало во всем теле. Бельчик - это нормально. Лерка... Ритм все бился, я задыхалась кашлем, а на экране несся в галопе Бельчик. Нет, Бельчики. Сотни... тысячи прекрасных совершенных лошадиных тел, плотно прижатых одно к другому. Они летели куда-то сплошной рекой, яростным неудержимым потоком, сметая все на своем пути, затаптывая упавших. Я смотрела на них, и мое сознание тонуло в их дикой скачке, где боль была пульс, где кашель был храп, где частящее сердце захлебывалось в грохоте тысяч копыт, и их жар был моим жаром, и ветер в их гривах сквозняком продувал меня. Лерка, гадина. Как ты могла???????????? ЛЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕРРРРРРАААААААААААААААААААААА!!!!!! * * * Разбудил меня собачий вой. Соседский ублюдок - помесь пуделя со спаниелем плакал на луну, будто брошенный маленький ребенок. Видимо хозяева за какую-то провинность снова выставили его из своего вагончика за дверь. "Однажды кто-нибудь это не вынесет и его прикончит", - поняв, что под такой аккомпанемент мне больше не заснуть, со смешанным чувством жалости и справедливости подумала я. Телефон на полу прикидывался дохлым. Надо же, никогда не знала, что если трубку просто игнорировать, она не выдержит и заткнется сама. Телевизор вещал из угла самые первые утренние новости для ненормальных, которые встают в пять часов. Я вытерла лоб рукой. Температура, кажется, спала. Во рту накопился противный вкус, и я схаркнула в удачно подвернувший на ночном столике стакан с водой, приготовленной, чтоб запивать лекарства. Клавки, судя по всему, не было. Очевидно, кому-то из "хорошеньких мальчиков" не посчастливилось вчера попасться ей в сети. Я еще немножко повалялась, подсознательно ожидая рассвета, но за окном по-прежнему было темно, да и чувствовала я себя достаточно хорошо, чтобы встать. К тому же предательскому организму теперь, как на зло, захотелось пить. Я села на кровати, нащупала босыми ступнями брошенные тапочки. Подумав, подобрала и положила на место телефонную трубку.
night visitant: Jasherk пишет: цитатаРитм все бился, я задыхалась кашлем, а на экране несся в галопе Бельчик. Нет, Бельчики. Сотни... тысячи прекрасных совершенных лошадиных тел, плотно прижатых одно к другому. Они летели куда-то сплошной рекой, яростным неудержимым потоком, сметая все на своем пути, затаптывая упавших. Я смотрела на них, и мое сознание тонуло в их дикой скачке, где боль была пульс, где кашель был храп, где частящее сердце захлебывалось в грохоте тысяч копыт, и их жар был моим жаром, и ветер в их гривах сквозняком продувал меня. Вот этот кусочек очень понравился. Рассказ (все -мое большое ИМХО!) несколько перенасыщен определениями. И немного затянут. Из-за этого тяжеловато читается. И, думаю, здесь есть кое-какая работа для беты.
Jasherk: Denatrisse пишет: цитатаОсобенно этот момент - когда Рита говорит с Бельчиком. Видишь в них, загнанных, столько общего. Спасибо за эти слова. Я как-то сам на это внимание не обращал. Хотя Бельчик - это бесспорно темная сторона Ритиной души. night visitant Да, обилие определений - это моя проблема. Насчет затянутости - у каждого свое мнение
Jasherk: - "А теперь о трагическом инциденте на дороге, - сообщил моей заспанной физиономии телевизор. – Молодая девушка погибла под колесами президентского автомобиля". Я взяла стакан и, заглянув в него, невольно поморщилась. - А вот при тоталитаризме за такое сообщение в эфире посадили бы, - угрюмо сообщила я зеленовато-красному экрану и со стаканом в руке направилась в кухню. - "Вчера в 20 часов 40 минут на загородной трассе президентским кортежем сбита студентка 3-его курса Государственного историко-..." Я уже не слушала, на экране, будто бы в дурном сне я видела нашу трассу, и золотые деревья лениво качали облетающей листвой над суетящимися в кадре людьми. - "Сопровождавшим Президента для интервью частного плана репортерам удалось запечатлеть сцену трагедии буквально через несколько минут после происшествия..." Остановившимся взглядом я тупо смотрела в телевизор, где между тремя машинами, неожиданно образовавшими самый настоящий затор, бегали охранники. На заднем плане, в кювете дымил и рявкал одинокий брошенный мотоцикл, всего лишь на мгновение в кадр попало накрытое брезентом тело на асфальте, а потом подбежавший человек в штатском ладонью оттолкнул камеру. Секунды бесконечно растянулись в моем сознании, скользнуло темнеющее небо в росчерках золотых листьев, растерянное лицо черняво-кучерявого парня, держащего за уздечку задумчиво-печального серого Самаха. Конь единственный из всех смотрел точно в камеру, более того, он будто бы смотрел прямо на меня. И в его взгляде было ожидание, что вот сейчас... сейчас я пойму... "По свидетельствам очевидцев, - бесстрастно продолжал за кадром бесполый голос диктора, - когда кортеж поравнялся с ехавшими по обочине всадниками с расположенной неподалеку конефермы, одна из лошадей взбесилась и бросилась на дорогу, ударив телом мотоцикл сопровождения, который рухнул перед машинами, спровоцировав последующую аварию. Затем животное сбросило с себя наездницу под колеса президентского автомобиля и, хотя охрана и открыла по нему стрельбу на поражение, скрылось в перелеске. Девушка погибла мгновенно. Водитель мотоцикла получил тяжелые травмы и госпитализирован. Взбесившуюся лошадь на данный момент все еще ловят лесники и ветеринары. Компетентные источники признали происшествие несчастным случаем". Я стояла со стаканом воды, сжимая толстое граненое стекло так, будто вознамерилась раздавить его. "Лера", - гулко стучало у меня в груди. - "Лера, Лера". Она никогда не умела справляться с Бельчиком, и вот... Он убил ее. Мою Леру. Мое солнышко. Единственный свет моей жизни. Леру. Наверно, следовало бы заплакать, но слез не было, только болезненно отчетливая горечь воспоминаний о том, какими словами я вчера ее называла. Ведь я вчера ее ненавидела, а сегодня ее уже больше нет. Бесцельно бессмысленно я прошла на кухню, вылила испорченную воду в раковину, в растерянности остановилась перед чайником, едва ли понимая, что мне теперь делать. Лера... Нет, черт, я не верила, что ее больше нет! Дурацкий столик для хранения кастрюль и мисок получил хорошего пинка, задребезжав всем своим содержимым, больно обжег пальцы на ноге через худой тапок. Но мне было плевать, я рванулась обратно в комнату. Непослушно окостенелые руки кое-как справились с телефоном. Частые гудки. Занято. Лерка, с кем ты трепешься, дура? Стоп. Какой сегодня день? Будний. Это у меня больничный, а все нормальные люди работают. Значит, она должна быть в институте. Как туда звонить я не знала, но если попробовать найти в справочнике по названию... Я засуетилась, вспоминая, где бы у нас с Клавкой мог быть телефонный справочник. Потом остановила себя. Посадила на кровать. "Это была Лера, - твердо сказала я себе. - Она умерла. Не мельтиши". Новости по телевизору уже закончились, и крутили рекламу. И вот только теперь мне захотелось заплакать.
Jasherk: Я вспомнила, как мы с ней – еще совсем девчонки – валялись на колкой соломе за конюшней, ее лицо, одухотворенное радостью, соломинки в темных волосах и то, как она доверчиво слушалась моих команд, пока я выбирала их из ее длинной косы. А затем сразу, без всякого перехода, вспомнила ее такой, какой видела прошлой осенью у кого-то на дне рожденья, в брюках-клеш, с газовым шарфом, запутавшимся в распущенной волнистой гриве. И открытую бесхитростно-веселую улыбку, сияющую на ее милом лице. Лера. Я не буду плакать. Реклама закончилась, уступив место черно-белой заставке, предвещающей начало какого-то старого и, наверняка, лучезарно-оптимистичного фильма о колхозном быте, из тех, что периодически крутят по ТВ дабы старики не чувствовали себя совсем заброшенными и никому не нужными. Как во сне я поднялась, прошла к телеку, переключила канал и только тут поняла, как что-то до боли режет мне слух... Ублюдочный пес затих. И в тревожной, опасливо-недоброй тишине я отчетливо услышала чье-то дыхание за дверью, и звук, будто кто-то прислонился к двери снаружи, на который чуткий металл охотно ответил низким гулом. Мне показалось, я состарилась разом лет на десять. Я поняла, кто это был... До двери было рукой подать, и я сама не заметила, как преодолела это расстояние, открыла изнутри нехитрый защелкивающийся замок и толкнула дверь наружу. Конечно же, он отстранился, чтобы я могла открыть дверь. Солнце еще не взошло, но небо к востоку за пустырем, где стояли наши вагончики, уже слегка побледнело, предвещая скорый рассвет. Впрочем, мне не нужен был свет, чтобы узнать его. Бельчик стоял прямо передо мной, грудь и бока - в пугающе розоватой пене. В мерцающих темных глазах все еще поблескивали дикие искорки от бешеного галопа. Седла и подпруги не было: потерял, наверно. - Ты убил ее, - прямо сказала я. - Это было не бешенство. Ты ее убил. Он смотрел на меня и шумно дышал. Ртом, как запыхавшийся человек. - Что ты наделал, Бельчик? - не очень-то ожидая ответа, спросила я и сама шагнула к нему, открывая объятия, прижимаясь к мощной, мокрой от напряжения лошадиной шее. - Что мы наделали? Бельчик вздохнул совсем по-человечески и чуть склонился, прижимаясь ко мне мордой. - Но мы ведь не могли позволить ей остаться с этим Романом, - за него ответила я нам обоим. - Да даже и не в Романе дело. Расстанься она с ним, нашелся бы еще кто-нибудь. Мы не могли позволить отобрать ее. Я рассеянно погладила Бельчика и ладонью ощутила, как толчками хлещет из раны теплая и липкая кровь. У него было еще несколько таких ран, я почти чувствовала это. - Мы не могли отдать ее, но, Бельчик, - я отстранилась, заглянула в темные мокрые от слез глаза, - что нам теперь делать? Взгляд у него помутился, рослое тело стало заваливаться на бок. Я кинулась на землю рядом с ним, поддерживая ему голову, положила ее себе на колени. - Бельчик, Бельчик мой, Бельчоночек, как же мы без нее? Едкие влажные дорожки бежали у меня по щекам, темные ручейки крови струились по бокам Бельчика. - Бельчик, милый мой, темная часть моей души, сердце мое сгоревшее, как же так? - я плакала над ним, как над ребенком, и умирающий зверь с какой-то необъяснимой удивительной жадностью ловил каждое выдохнутое мною в полубреду слово: - Лерка, боль моя запретная, ее нет. - Ладонь скользила по влажной липкой шерсти, гладила-гладила... Бельчик плакал. – Но ты мой хороший. Ты все сделал правильно. Ты не мог иначе, я знаю. Я... сама виновата... сама... Ты хороший мой, мой маленький, мой хороший... Бельчик тяжко вздрогнул всем телом, у него мелко задергались ноги, глаза стали закатываться кверху, пугающе блестя налитыми кровью белками, когда-то давшими ему имя. - Не бойся, Бельчик, - продолжая крепко обнимать его тяжелую голову, очень серьезно сказала я. - С Лерой все в порядке. Все будет хорошо. Мы всегда будем вместе. Нас не догонят, маленький. Не догонят. Где-то далеко слева лениво начало подниматься над горизонтом ослепительно яркое утреннее солнце. Там, на солнце, мы всегда будем вместе. И я впервые оседлаю Бельчика, не ведая ни стыда, ни каких-либо ограничений. Леру я посажу впереди себя, в кольце моих рук. И нам будет хорошо. Только мы трое. Я сидела над мертвым Бельчиком, не мигая смотрела на всходящее солнце и улыбалась. Конец
Denatrisse: Очень сильная вещь. Даже тяжело сказать что-то толковое, кроме того, что мне понравилось: живо, четко, понятно, пронзительно. И необыкновенно красиво. Особенно этот момент - когда Рита говорит с Бельчиком. Видишь в них, загнанных, столько общего.
полная версия страницы